Однажды к старому одинокому певцу пришёл
человек из дворца и передал высочайшую просьбу:
– Мой повелитель, шах Абдуль-ибн-Хасид, самый знатный и самый умный из людей, которых я знаю, просит прийти к нему на праздник и спеть перед его гостями.
– Это невозможно, – развел руками певец. – Песни мои грустны и невыразительны, они не предназначены для торжеств и празднований, и понятны лишь страдающему сердцу.
– Как? – возмутился человек. – Разве можно отказать такому знатному человеку, как шах Абдуль-ибн-Хасид!
– А что, разве твой шах не знает, что песни рождаются в тиши, что шум и празднословие губят их? – спросил певец.
–- Шах Абдуль-ибн-Хасид знает всё! – воскликнул человек. – Значит, ты отказываешься пойти со мной во дворец? А тебе известно, что бывает с теми, кто отказывается исполнить просьбу шаха?
– Мой дом пуст. В нем нет ничего, кроме песен, которые согревают и кормят меня. Если я подвергну их унижению, я останусь один, – тихо сказал певец и сел на единственную скамью, которая была в его жилище.
– Мой повелитель, шах Абдуль-ибн-Хасид, самый знатный и самый умный из людей, которых я знаю, просит прийти к нему на праздник и спеть перед его гостями.
– Это невозможно, – развел руками певец. – Песни мои грустны и невыразительны, они не предназначены для торжеств и празднований, и понятны лишь страдающему сердцу.
– Как? – возмутился человек. – Разве можно отказать такому знатному человеку, как шах Абдуль-ибн-Хасид!
– А что, разве твой шах не знает, что песни рождаются в тиши, что шум и празднословие губят их? – спросил певец.
–- Шах Абдуль-ибн-Хасид знает всё! – воскликнул человек. – Значит, ты отказываешься пойти со мной во дворец? А тебе известно, что бывает с теми, кто отказывается исполнить просьбу шаха?
– Мой дом пуст. В нем нет ничего, кроме песен, которые согревают и кормят меня. Если я подвергну их унижению, я останусь один, – тихо сказал певец и сел на единственную скамью, которая была в его жилище.
– Ха-ха-ха! – грубо рассмеялся человек. – Разве песни могут согревать, разве стоны и крики способны накормить голодного? Ты шутишь, старик?
– Нисколько, – ответил певец. – Хочешь, я тебе спою?
– У меня совсем нет времени, – в смущении пробормотал человек. – Мне надо спешить, у меня много дел.
– Песня не займет много времени.
– Ладно, упрямец, пой, – согласился человек. – А я пока отдохну. Мои ноги устали. Подвинься, я сяду.
Старый певец встал, расправил седые волосы, отошел в сторону и запел. И как только он начал петь, тотчас в жилище влетели птицы, большие белые птицы появились бесшумно и уселись, где нашли себе место. Жилище озарилось ярким светом, человек удивлённо посмотрел по сторонам, но голос певца так подействовал на человека, что тот мгновенно погрузился в красивый и сладкий сон. Снилось ему, что идет он по саду, белоснежно-цветущему саду, а навстречу идет жена, бегут дети, которых человек не видел много лет, потому что, поступив на службу к шаху, был вынужден переехать из своего селения поближе ко дворцу и виделся с родными раз в несколько лет. Бросился человек к жене, обнял ее, взял на руки детишек, и слёзы потекли по его лицу, и заплакал человек обильно и горячо. Тут и проснулся.
– Что это было?
– Ничего, – ответил певец. – Просто я пел песню. Тебе понравилось?
Человеку стыдно было признаться, что песня старика тронула его до глубины души, и он резко ответил:
– Так себе. А теперь собирайся, пойдем во дворец.
– Я никуда не пойду, – ответил певец. – Теперь ты знаешь, что мои песни не для дворцов и богатых людей. Вряд ли гости шаха захотят слушать такие песни.
Человек закричал:
– Не пойдёшь, так поведут силой, – и, сказав это, спешно направился во дворец.
А старый певец сел на скамью и горько задумался. Никому за свою жизнь он не сделал плохого, а просто пел, и люди, проходившие мимо, останавливались, а после, выслушав песню и утерев слезы, одаривали певца кто чем может. Тем певец и кормился, тем и жил. И пока певец горевал, птицы кружились над ним, курлыкая и размахивая большими белыми крыльями, отчего жилище наполнилось дивным фимиамом, и старик в конце концов заснул.
Тем временем человек добежал до дворца и обо всем рассказал шаху. Шах в гневе выслушал человека и послал за певцом стражу, чтобы та привела непослушного певца во дворец силой. Сказано – сделано.
– Старик, ты почему ослушался меня? Знаешь, что за это бывает? – грозно спросил шах.
– Откуда мне знать, – простодушно ответил старый певец. – Я впервые в твоем дворце и не знаю твоих порядков.
– Так знай – я прикажу повесить тебя! – в гневе вскричал шах Абдуль-ибн-Хасид.
– На всё воля Всевышнего, – ответил старик.
– Ты что, не боишься смерти? – удивился шах и встал с трона, подошел к певцу.
– А чего её бояться? – старик поднял голову и посмотрел в лицо шаху. – Смерть придёт, не спросит. Я давно готов к её приходу.
– А я боюсь, – признался шах. – Не хочу умирать в мучениях.
– Тебе есть что терять, – сказал старик. – А мне нечего, я – нищий. У меня есть только мои песни. Это единственное мое богатство.
– Спой мне, – попросил шах. – Я хочу услышать твои песни. Так ли они хороши, как о них говорит народ.
– А потом не пожалеешь?
– Пой скорее, пока гости не пришли, – разволновался шах. – Я хочу услышать твои песни первым.
– Хорошо, – согласился старик. – Слушай.
И запел. И снова слетелись птицы, стая больших белых птиц, отчего во дворце, освещенном множеством свечей, стало еще светлее, невыносимо светло – так, что шах зажмурил глаза и заснул. И снится шаху, что сидит он на троне и подписывает указ о казни бунтовщиков, не пожелавших сдавать в казну половину урожая. Было это более двадцати лет назад, голод напал на его землю, и надо было спасать народ: одну часть народа за счет другой его части. Было это давно, но шах помнил это как сейчас. Потому что тогда он разом подписал приговор сразу сотне людей. И покатились головы с плеч, палач трудился с утра до вечера, кровь лилась рекой, и не удалось ее смыть ни с плахи, ни с сердца шаха…
Песня оборвалась, и шах проснулся.
– Почему ты прекратил петь? – спросил шах.
– Мне показалось, что ты страдаешь, – ответил старик. – Я не хочу твоих мучений.
– Откуда ты узнал, что я чувствую? Говори, – приказал шах.
– Не знаю, – ответил старик. – Тебе понравилась моя песня?
Шах в задумчивости посмотрел на старика. Непростой это певец, надо показать его гостям. И пусть гости решают, как с ним быть.
– Иди, старик, отдохни и поешь. Придёшь вечером, когда у меня будут гости. – Шах махнул рукой, и певца повели в дальнюю комнату, где на полу была расстелена циновка, а на низком дощатом столе стоял кувшин с водой и лежали три сухие лепешки. Старика толкнули в комнату и закрыли за ним дверь.
Прошел день, наступил вечер. К шаху пришли гости, и покатилось веселье колесом. Ближе к ночи, когда гости устали и развлечения закончились, шах приказал послать за стариком. Певец пришел, остановился на пороге, шах встал из-за стола и обратился к гостям:
– Дорогие мои гости! Аллах один знает, как я благодарен вам – вы пришли в мой дом, ели мою еду, пили мое вино, и дом мой наполнился счастьем на долгие годы. Теперь моя очередь платить. Перед вами старик, но это не простой старик, а певец необычайной силы. Его песни способны разбудить спящего и оживить мертвого. Сейчас вы сами всё услышите. Ну, старик, показывай свое умение!
Громкий смех прокатился по столу. Разумеется, никто не поверил словам шаха, ибо Абдуль-ибн-Хасид любил розыгрыши и гости к этому давно привыкли. Однако же молчаливый вид старика насторожил гостей, и вскоре гости притихли, разглядывая мрачного простолюдина. Старик же в свою очередь стал разглядывать гостей, подумывая над тем, какую бы ему спеть песню.
– Да он немой, языка у него нет, – ляпнул кто-то из гостей и осекся, увидев суровое лицо шаха.
– Пой, старик, не стесняйся, – попросил шах.
И старый певец запел. И снова слетелись птицы, стая больших белых птиц, но на этот раз их было больше, в десятки раз больше. Дворец наполнился птицами так, что от ветра, раздуваемого крыльями, погасли свечи, стало темно, как в подземелье, и с гостями сделался обморок. А старик продолжал петь и пел так сильно и мощно, что дворец зашатался, и трещины поползли по его стенам. Страшно стало шаху, и Абдуль-ибн-Хасид взмолился:
– Прекрати, пожалуйста, прекрати! Не надо больше петь, молю тебя!
Старик замолчал. Птицы пропали, словно их и не было, во дворец снова вернулся свет, пахнуло свежим воздухом, и гости очнулись, стали пить и веселиться как ни в чем не бывало.
– Стража, схватить старика! – крикнул шах, опасаясь, что старик опять начнет петь. – И рот ему завяжите!
Старика схватили, заткнули рот полотенцем.
– Бросить в темницу, – приказал шах. – А утром мы подумаем, что с ним делать.
Старика отвели в башню и бросили на каменный пол, а шах обратился к гостям:
– Ну, что скажете, гости мои дорогие? Понравился вам мой певец?
– Какой певец? – спросил кто-то из гостей. – Мы не помним никакого певца.
– Да-да, – подхватили другие, – мы не помним никакого певца. Ты позвал нас к себе разделить трапезу, и мы пришли. Садись с нами, уважаемый Абдуль-ибн-Хасид! Будем есть и веселиться!
Понял шах, что судьбу старого певца он должен решить сам, что никто не поможет ему. Омрачился и тяжелой поступью вышел из дворца.
И прошла ночь, и наступило утро. На площади перед дворцом собрался народ. В полдень запели трубы, на балкон дворца вышел шах.
– Начинайте, – шах махнул рукой и закрыл усталые глаза. Бессонная ночь измучила его, он желал только одного, чтобы поскорей всё закончилось.
На помост, стоявший посреди площади, вывели старика, вслед за ним вышел палач, проверяя виселицу на прочность, Наконец, появился глашатай и начал читать указ шаха. Толпа смолкла, многие помнили старого певца и любили его за песни, которые он им пел. Дочитав указ до конца, глашатай посмотрел на палача, палач – на шаха. Шах Абдуль-ибн-Хасид спал. И тогда начальник стражи в раздражении закричал:
– Чего вы ждете? Повесить певца!
Толпа ахнула, пришла в движение, мужчины сжимали кулаки, женщины и дети плакали. В эту минуту высоко в небе показались птицы, стая больших белых птиц. Покружив над площадью, они ринулись вниз, сбивая с ног палача, бережно подняли на своих крыльях старого певца. Подняли и в тот же миг взмыли ввысь, обращаясь в точку.
– Кто вы? Куда вы меня несете? – спросил удивлённый старик.
–- Разве ты не узнал нас? – спросила старшая птица. – Мы – твои песни.
– Да, я помню вас, – устало ответил старик. – Ты моя самая первая песня. Я написал тебя, когда испытал первую любовь. Юная Гюзель так и не полюбила меня. Зато у меня появилась ты.
– Спасибо, – растроганно ответила птица.
– А нас, нас ты помнишь? – наперебой закричали остальные. Очень уж им хотелось, чтобы родитель вспомнил их и назвал каждую по имени.
– Я помню вас всех, – грустно улыбнулся певец. – Разве я могу забыть минуты счастья, когда в муках, вынашивая каждую нотку, каждый звук, страдающим сердцем писал вас? Разве позволительно забыть вдохновение Всевышнего?
– Спасибо, – радостно зашелестели крыльями смущённые птицы.
– Но куда мы летим, почему вы помогаете мне? – спросил певец.
– Ты не дал нас в обиду на земле, – сказала старшая птица. – Мы позаботимся о тебе на небе. Спи спокойно, певец, ты прожил свою жизнь и теперь можешь отдохнуть.
Старик закрыл глаза, и в ту же минуту душа его отлетела от тела и обратилась в птицу.
Всё произошло так быстро и неожиданно, что никто ничего не понял. Посреди площади по-прежнему стоял помост с пустой виселицей, на балконе спал шах, а по небу облаком летела стая больших белых птиц, курлыкая и прощаясь с землей. Кто знает, вернутся ли они обратно? Песни ведь рождаются на небе, а живут на земле, и пока существует человеческая память и есть на свете любовь, они не умирают.
Сергей Круль
Комментариев нет:
Отправить комментарий